Новости за 2022

Предлагаем вашему вниманию поэтический час, посвященный XXI фестивалю литературного творчества  "Решетовские встречи".

Автор материала Л. А. Давыдова, библиотека № 11

Как попала к нам в дом эта маленькая изящная книжечка – не знаю, но она поразила моё девичье сердце. Нет, не стихами, а портретом автора. Всё в нём было необычно: и артистичный тонкий, белым по чёрному, рисунок художника, и красивое возвышенное лицо поэта, и даже изящный жест руки с сигаретой. Называлась книжка "Белый лист". И стихи увлекли ясностью, законченностью, даже объёмностью, и понравились почти все, но особенно я выделила ясное тёплое и трагическое "Ты слышишь, мама, я пришёл…". Увлекательной повестью о любви показалась добрая и трогательная "Сентиментальная история". А стихотворение "Ты знаешь, что такое рань?.." и сейчас одно из самых любимых. Строки "когда стекло оконных рам мерцает как-то странно" – чудо совершенства, это и картина рассвета, и чувство новизны и открытие мира. А протяжные "-ан" звучат волшебной музыкой.

Чтобы полюбить стихи, прочувствовать их, нужна какая-то искра, и она просверкала. Возникает желание, нескромное и даже кощунственное, сказать, что и я де причастна крохотной толикой к имени знаменитого земляка, хоть и встреча была короткой. Маленькой реликвией жила эта история в душе, а рассказать некому. Разве только здесь.

Чтобы увеличить фото, кликните по нему

Случилась она в канун 60-летия Решетова. Юбилейный вечер проводился во дворце металлургов. Меня, заведующую библиотекой № 6 (краеведческой), пригласили к участию в торжестве, и я самонадеянно согласилась. Репетиции за кулисами прошли успешно. Со сцены же зал показался многоголовым существом, дружелюбно ждущим моих слов. И наступила амнезия – полностью забыт текст. Секунды длились, и я начала нести что-то о школе Решетова. Какой трескучий провал! Какой позор! Утром, заплаканная, я поплелась на работу в ожидании возмездия за легкомыслие особы, возомнившей себя великим оратором. Оно неминуемо должно было произойти в виде вызова на ковёр в кабинет начальства. Но ожидания не оправдались. А вечером позвонил наш читатель поэт Марков, он сказал: "Алексей Леонидович хочет встретиться и поговорить". Конечно, Юрий Петрович думал осчастливить, но ответ его удивил: "В ничьей жалости не нуждаюсь".

После третьего телефонного звонка – я на пороге квартиры Решетова. Хозяин стоял в глубине комнаты. Он встретил меня взглядом мрачным, но робким и встревоженным. Сразу вспомнились строчки из любимого стихотворения – "метаться как пламя в избе…". За внешней сдержанностью и холодком прячется неподдельная искренность, жар, удивительная чуткость ко всему происходящему, даже к вторжению случайной гостьи. Но вскоре мы уже беседовали свободно и непринуждённо. Было просто и легко, не вызывал поэт чувства почтительности. На вопрос о любимых поэтах я с лёгкой бравадой перечислила имена поэтов, далёких от "тихой поэзии". Решетов был чуть огорчён. Об одном из поэтов сказал: "Но позвольте, ведь стишки его так надуманы".

Интуиция у Решетова поразительная. Он много читал наизусть, многие стихи я слышала впервые и с наивной бестактностью спрашивала: "Кто автор?". Алексей Леонидович молчал. И, наконец, моё любимое:

Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать –
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста...
Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
И так прозрачно-золотист
Играющий на солнце лист!

Алексей Леонидович, видимо желая сказать женщине приятное, говорит: "Вы похожи на ангела Боттичелли, того что в профиль, с флейтой". Теперь настаёт мой черёд обидеться. Я отвечаю: "Вообще-то ангел мужского рода, но вы не одиноки, в детстве с лёгкой руки одного второгодника эта кликуха прилипла ко мне, хотя больше я была похожа на неуклюжего чёрного воронёнка". Взгляд у Решетова короткий, внимательный, но он опять молчит.

Наконец вопрос, ради которого меня собственно и пригласили: "Какие из моих стихов вы считаете лучшими, ранние или поздние?" Я неловко и бездумно перечисляю стихи – почти все они ранние. Позже только поняла, как тяжело, наверное, было это слышать Решетову.

Вот мы с Юрием Петровичем выходим в удивительно тёплую влажную апрельскую ночь, и я растроганно и благодарно твержу: "Какой он всё-таки человек, я не ожидала".

Началось чтение стихов, жадное, взахлёб. Так бывает: читаешь великого классика, холодноватого и очень требовательного к людям и соглашаешься – да, велик. И вдруг какая-то фраза – и чувствуешь дыхание не классика, а человека. И начинаешь читать всё – вплоть до писем и записных книжек.

То же с творчеством Решетова: после глубокого и неоднократного чтения список любимых стихов остался тем же, только расширился, чтение стало эмоциональнее и строже к автору.

О творчестве Решетова много написано, не хочу повторяться, остановлюсь на стихах, которые трогают душу и воспринимаются настоящими шедеврами.

Поэзия Решетова поражает афористичностью, законченностью, даже монументальностью, и напоминает очень гармоничное классическое здание.

Многие его стихи, как сейчас модно говорить, чудо попадания в тему, ни одной строки напрасной, каждая держит архитектуру стихотворения. При такой сжатой форме ничего не добавить, всё сказано – лаконично, но ёмко.

Система ценностей поэта широка, можно её выразить строками: "Как положено жил я на свете, не кривил православной душой…". Как положено – "…на рынках книжных душой своей не торговал…".

Опущу усталую главу:
Поздно для хорошего поэта
Я узрел подземную траву
И потоки косвенного света.
То, что рядом, – надоело брать,
Что подальше – всё никак не трону,
Только глажу новую тетрадь –
Белую, голодную ворону.

Думается, "потоки косвенного света" Решетов узрел с первой своей книги, замеченной Борисом Слуцким. Для этого надо иметь только безошибочный поэтический слух и чуткость – талант, с которым надо родиться.

Прав Виктор Астафьев, которому поэзия Решетова напомнила "вешнюю или преддождевую, музыкального звучания капель". Звучание её тонкое, не сильное, но очень слышимое и волнующее.

Золотую девичью ресницу
Я нашёл между книжных страниц
И подумал, что это мне снится,
Что таких не бывает ресниц.
Я простой работяга и воин,
Я хлебнул на веку маеты,
Но такой красоты не достоин,
Не достоин такой красоты!

С нежностью написал поэт о хрупкой красоте, трогательно и щемяще – о мечте: иметь, как у всех, любовь, семью, а главное – "сына Митю и Флёнушку дочь". Мечту, в которой он себе отказал ради ответственности за близких.

Стихи Решетова можно читать как повесть о жизни поэта. Женским вниманием Алексей Леонидович никогда не был обделён. И вот новая любовь.

Любимая, что ты наделала?
Зачем мне чужая судьба?
Зачем я в окошко зальделое
Взглянул и увидел тебя?
Зачем одинокому узнику
Суровых, насмешливых книг
Такая волшебная музыка
Шагов мимолетных твоих?

Сквозь призрачное "окошко зальделое" любовь кажется запоздалой несвоевременной, но такой желанной, спасительной, спасающей от одиночества.

Взял я старую холстину,
Кое-как загрунтовал.
И печальную картину
Для себя нарисовал.
Стол в избе накрыт к обеду,
Щи и каша хороши,
Даже штоф стоит. Но нету
Ни одной живой души.
Ни седого ветерана,
Ни золовки молодой,
Ни клопа, ни таракана...
Только этот стол с едой.
Все ушли, исчезли где-то.
Лишь в восточном уголке
С деревянного портрета
Бог глядит в немой тоске.

Вспоминаются почему-то строки из стихотворения Бунина "Никого в подлунной нет, только я да Бог…". Но как безжизненно пространство Бунина и как населено оно у Решетова.

Как рано он постарел. Может быть, потому, что сильно чувствовал, и жизнь была нелёгкой, но и она прошла, вот итог.

Где наши мысли бесстрашные?
Где наши светлые сны?
Где наши грёзы вчерашние?
Вихрем каким сметены?

Господу Богу помолимся,
Твёрдо уверуем в том,
Что устоим, что не сломимся
С самым тяжёлым крестом.

Для кого вы пишете? Этот вопрос часто задают поэтам? Кто-то даже отвечает – для Бога. Для кого писал Решетов? Для России, для простых людей, как он сам.

Собрать бы последние силы,
Склониться над белым листом
И так написать о России,
Как пишут о самом святом.
Она тебе зла не попомнит.
Попросишь прощенья – простит,
Настанет твой час – похоронит.
Приидет пора – воскресит.

Использованы фото из архива ЦГБ

Вернуться